Владимир Маяковский не любил своих мать и сестер

Друг Маяковского Николай Асеев оставил нелестные воспоминания об отношении поэта с матерью Александрой Алексеевной и старшими сестрами Людмилой Ольгой: «Длительных семейных разговоров он <Владимир> не заводил, да и недолюбливал. Вкусы, очевидно, были разные. По крайней мере, те разы, которые я бывал у него в семействе, было заметно, что разговоры, помимо самых необходимых предметов, не клеятся. Да и меня он так усиленно тащил поехать к родным, что казалось, ему нужен был громоотвод от громыхания голоса Ольги Владимировны и молний, сверкавших в глазах другой сестры, Людмилы, кажется обижавшейся на некоторую отчужденность Владимира Владимировича от родственных традиций». Масло в огонь умело подливала Лиля Брик, которая говорила: «До чего Володю раздражают родственники – его форменно трясет, когда Люда бывает у нас раз в три месяца. Я даже зашла к нему в комнату и сказала: надо хоть полчаса поговорить с Людой или хотя бы открыть дверь – она не войдет. А он: “Я не могу, она меня раздражает!!!” – и весь искривился при этом».

Прочитав эти строки, так и хочется заявить, что Маяковский мать и сестер не очень-то и любил, да и они его не жаловали, на самом же деле это суждение превратно. Все детство будущий поэт провел в играх с сестрой Ольгой, она была первой слушательницей звучания его голоса – семья тогда жила в Грузии и, забираясь в чури, Маяковский читал стихи, хотел проверить, хорошо ли его слышит сестра. Людмила, как самая старшая в семье, привозила младшим книги, учила рисовать. Именно с ней Владимир стал ходить на занятия к профессиональному художнику, даже планировал пойти по этой стезе. Как бы ни было трудно семье после потери кормильца, они смогли переехать в Москву. Мать и сестры спасали Маяковского из тюремного заключения, куда он попал по революционным убеждениям. Хотя денег было немного, они старались наладить быт.

Семья поэта не разделяла его увлечение футуризмом, наглые выступления перед публикой, эпатаж и стихи нового времени, но они принимали некоторых его друзей-футуристов в квартире на Большой Пресне – Велимир Хлебников даже некоторое время жил у Маяковских. Людмила Маяковская вспоминала: «В эти годы мы ближе познакомились с Василием Васильевичем Каменским. Володя привел его к нам как-то вечером в праздничный день, когда мы все были дома. Каменский нам нравился. Василий Васильевич заходил к нам часто и запросто». Василия Каменского «удивляло и то, что дома, при матери и сестрах, Володя становился совершенно другим: тихим, кротким, застенчивым, нежным, обаятельным сыном и братом. И было очевидно, что и дома Володю горячо любили и считали праздником каждый его приход».

Сестры помогали Маяковскому, когда он работал в «Окнах РОСТА» – ночами рисовали плакаты, а Ольга работала еще и секретарем в журнале «ЛЕФ». Старались не подвести брата, выполнить все, что требуется.

Во время выступлений в Москве, Маяковский приглашал сестер, но никогда не звал Александру Алексеевну, ей он объяснял это так: «Мамочка, я не хочу, чтобы вы бывали на вечерах, где меня ругают и нападают на меня. Вам будет неприятно, и вы будете волноваться». Но на свою итоговую выставку «20 лет работы» все же пригласил и очень волновался, что она устанет, ей нужно присесть. Павел Лавут вспоминал, как поэт поцеловал мать на прощание, а потом сказал, словно извиняясь: «Ну, маму поцеловать можно!».

«Володя, как и мы, любил Пресненский район и часто бывал у нас. И когда приходил, войдет и сразу проходит в ванную. Сначала мыл руки в ванной, а затем здоровался, целовался с нами, спрашивал, что нового. Мама суетилась, чтобы чаем его напоить, приготовляла вкусные печенья, которые он любил. Как-то мы сидели за столом. Мама села рядом с Володей и угощала его. Он повернулся к ней, гладил маму своими большими руками и говорил:
– Мамочка, а что будет, если я вам дачу построю?
– Не нужно. Зачем мне дача? – ответила мама.
– Ну, если маленькую. Ведь хорошо будет!

Мама опять:
– Не нужно мне дачи.

Тогда он сказал:
– Ну, автомобиль куплю.
– И автомобиль мне не нужно. Куда мне ездить?

Придумывал еще и предлагал маме, что он ей купит, а маме ничего не нужно было».
Людмила Маяковская

Будучи молодым и без особого заработка, он обращался к матери и сестрам за финансовой поддержкой, но, начав получать гонорары, всегда поддерживал деньгами и привозил подарки. Маяковский помог семье и с отдельной квартирой в Москве. Когда Людмила получала жилплощадь в Студенецком переулке в конце 1927 года от «Трехгорной мануфактуры», где к тому моменту проработала 17 лет, поэт внес первоначальную денежную сумму для вступления в кооператив, а также добился установки телефона.

После смерти поэта, мама и сестры сделали все возможное, чтоб увековечить его память. Можно сколько угодно говорить о том, что Людмила создала образ Маяковского – рупора революции, советского поэта, закостеневшего в веках, а в войне с футуризмом и Лилей Брик забывала о его лучших стихотворениях и большой части творчества. Но и сделала ради сохранения его имени и наследия она немало. Неоспорим тот факт, что Владимир любил своих старших сестер и маму, а они в нем души не чаяли, его смерть стала самым большим ударом для семьи.

Именно Александра Алексеевна сшила Маяковскому его знаменитую полосатую желтую кофту, в которой он выступал в компании футуристов. Людмила Маяковская вспоминала, как однажды «вошла в комнату и вижу: мама у туалетного столика примеряет Володе кофту из бумазеи с широкими полосами желтого и черного цветов. Я собиралась рассердиться на Володю за эту очередную выдумку, но, увидев, как идет к нему кофта, оттеняя красивое смуглое лицо, как горят смелым блеском его глаза, как горда и решительна в наступательном движении его высокая и складная молодая фигура, я спасовала. Володя торопил. Мама и сестра вдвоем дошивали кофту. Так появилась на свет нашумевшая желтая кофта. Популярность желтой кофты росла и росла…».