По Сети распространено множество стихотворных строк с матерными словами, которые приписывают Владимиру Маяковскому. Но его ли авторство на самом деле? Можно точно сказать – нет, это очередная утка. Произведений, где поэт употребил «низменные» слова, мало: это хорошо известное стихотворение Маяковского «Вам» с конечными строчками про ананасную воду, где есть бранное слово, парижское стихотворение «Верлен и Сезанн» тоже с использованием этого нецензурного слова и поэма «Во весь голос» – то же слово, которое печатается с цензурными точками. Друг семьи Роман Якобсон вспоминал: «Маяковский гордился тем, что ни разу не написал скабрезного стихотворения, кроме шуточных двустиший-экспромтов», которые трудно назвать истинной поэзией. Вывод напрашивается сам собой: ненормативной лексики в поэзии Маяковского, в целом брутальной и крайне экспрессивной, почти нет.
А вот умение Маяковского осадить любого недоброжелателя, благодаря острому языку и дерзкому уму – правда. Поэт блестяще отвечал на записки публики, даже самые досадные, поражая умением молниеносно среагировать и найти нужные слова. Например, «“Маяковский, ваши стихи не волнуют, не греют, не заражают”. – “Мои стихи не море, не печка и не чума”», или такое: «“Ваши стихи слишком злободневны. Они завтра умрут. Вас самого забудут. Бессмертие – не ваш удел”. – “А вы зайдите через тысячу лет, там поговорим!”», или еще одно: «“Мы с товарищем читали ваши стихи и ничего не поняли”. – “Надо иметь умных товарищей!”». Обычно после таких ответов зал лопался от хохота, а обидчик, который был посрамлен, негодующе исчезал за дверью или сидел до конца выступления тихо, как «лютик». Маяковский умел управлять и говорить с аудиторией, и для этого ему не нужны были матерные слова, блестяще обходился без них. Лев Кассиль писал: «Маяковский ходит по эстраде, как капитан на своем мостике, уверенно направляя разговор по выбранному им курсу. Он легко, без натуги распоряжается залом. Становится жарко. Он снимает пиджак, аккуратно складывает его. Кладет на стол. Подтягивает брюки: “Я здесь работаю. Мне жарко. Имею право улучшить условия работы? Безусловно!” Некая шокированная дама почти истерически кричит: “Маяковский, что вы все подтягиваете штаны? Смотреть противно!” – “А если они у меня свалятся?” – вежливо интересуется Маяковский. Молниеносные ответы разят пытающихся зацепить поэта».
Современники вспоминали, что поэт очень любил острить, мог прервать самый серьезный спор и беседу для остроты, иногда делал это плакатно и подчас грубовато. В то время по Москве ходили фразы и остроты, подхваченные кем-нибудь у поэта. Диспуты с его участием превратились в отдельные выпуски журнала «Сатирикона», в котором он печатался. Друзья вспоминали, что Маяковский любил шутить, но в отличие от разящих острот, которыми он стрелял с эстрады, его шутки о повседневной обстановке были веселыми и мягкими.
«Меня всегда поражала молниеносность его великолепных, метких ответов. Никогда я не видал, чтобы он, выйдя из себя, разил обидчика его же оружием. Правда, он мог крепко, подчас даже грубо, парировать какой‑нибудь личный выпад, но всегда с непревзойденной меткостью, без злобы. Маяковский целил в глупость или наглость, которые надо было отбить, а не в личность своего противника. И хотя его удар мог показаться несдержанным, он никогда не переходил какой‑то внутренней границы пристойности».
Гуго Гупперт
Николай Асеев вспоминал, что видел Владимира Маяковского в истинном гневе только раз. Дело было так: работали над плакатами по охране труда, пришли сдавать и тут-то началось: «Там сидел тот самый индивидуум… Толстенький и важный, он заседал с таким азартом, что добиться приема у него не было возможно. Тогда Маяковский, чувствуя, что запаздываем со сдачей материала, прорвался к нему в кабинет сквозь вопли дежурной секретарши, ведя меня на буксире.
– Маяковский! Что это вы себе позволяете?! Здесь вам не Политехнический музей, чтобы врываться без разрешения!
Он был пунцов от раздражения, он грозил Маяковскому коротеньким пухлым пальцем, всей фигуркой выражая негодование. Маяковский вдруг внезапно положил трость на письменный стол, положил плакаты на кресло и, опершись ладонями о стол, начал с тихой, почти интимной, воркующей интонацией:
– Если вы, дорогой товарищ…
Громче и скандируя:
– …позволите себе еще раз…
Еще громче и раздельнее:
– …помахивать на меня вашими пальчиками!
Убедительно и почти сочувственно:
– То я! Оборву вам эти пальчики!! Вложу в порт букет!!!
Со страшной силой убедительности и переходя на наивысшие ноты:
– И пошлю их на дом вашей жене!!!
Результат был неожиданным.
– Маяковский, да чего вы волнуетесь! Ну что там у вас? Давайте разберемся!
Плакаты были просмотрены и утверждены за десять минут».
