Читает Е. Евтушенко
Вступление
к поэме «Облако в штанах»
(1915) ............................................. 2.26
к поэме «Облако в штанах»
(1915) ............................................. 2.26
Поездка Маяковского по Европе в 1927 году (Прага – Париж – Берлин – Варшава) ознаменована регулярными встречами с местными писателями и поэтами, преимущественно коммунистическими, но не только. Сохранилось 19 книг с дарственными надписями, которые он привез из этой поездки, в том числе 12 – из Польши и Чехословакии.
О встречах с некоторыми из дарителей известно по воспоминаниям, о других – только по этим надписям. Многие из них выражали восхищение Маяковским – «величайшим поэтом современности» (Александр Ват) или «дядей польского футуризма» (Анатоль Стерн). Встречаются надписи авторов из других стран: серба Бранко Лазаревича, хорвата Драгутина Прохазки, – также оказавшихся в это время в Праге или Варшаве.
О встречах с некоторыми из дарителей известно по воспоминаниям, о других – только по этим надписям. Многие из них выражали восхищение Маяковским – «величайшим поэтом современности» (Александр Ват) или «дядей польского футуризма» (Анатоль Стерн). Встречаются надписи авторов из других стран: серба Бранко Лазаревича, хорвата Драгутина Прохазки, – также оказавшихся в это время в Праге или Варшаве.
«Броневскому Маяковский не понравился. Во время встречи Маяковский прочел наряду с другими произведениями свое излюбленное “Сергею Есенину”. Броневский, близкий Есенину, блестящий переводчик его “Пугачева” и печальной лирики, был уязвлен, когда Маяковский декламировал звонким баритоном со свойственной только ему нотой глубокой убежденности:
Витольд Вандурский
Владек запротестовал, произнося русские слова на польский лад: “Позвольте, ведь Есенин писал кровью...” На что Маяковский спокойно: “Зачем же кровью? Кровь – жидкость дорогая”. Он вынул из кармана ватермановское вечное перо: “Я пишу вот этим”».
«На какие хитрости приходилось пускаться, чтобы сбить с толку чутких цензоров, свидетельствуют такой факт. Весной 1927 года вышли “Избранные стихи” Маяковского в переводах Броневского, Слонимского, Ясенского, Стерна, Тувима и Вандурского. Книга была издана “роскошно”, на дивной бумаге, в прекрасной обложке Терезы Жарновер. Варшавский цензор проглядел книгу, импонировавшую ему “внешним убранством”, но выпускать не хотел. Он спросил, сколько она будет стоить в книжном магазине. Ему ответили: что 10 злотых. Тогда, принимая во внимание высокую цену, которая показалась цензуре нормальной, книга была пропущена как недоступная для рабочих и мелких служащих. А в действительности том стихов Маяковского, продавали, кажется по 3 злотых, и книжка быстро разошлась среди рабочих и молодежи…»
Витольд Вандурский
«Находясь в роли одного из секретарей польского посольства в Москве, Балинский передал Маяковскому польский перевод Тувима “Облако в штанах” в барокковом издании “Philobiblon”. Маяковский встретил Балинского довольно холодно, поблагодарил и покрутил носом: “Книга издана эстетски”. Это в устах Маяковского, как известно, равнялось выражению наибольшей пренебрежительности. Тувим был смертельно обижен».
Витольд Вандурский
«Он <Маяковский> был крепкий, высокий, и, где бы ни останавливался, он выглядел как маятник. У него была буквально “нескромная” фигура. Он был всегда хорошо одет, немного щеголевато, что в нем осталось от эпохи футуризма, выбирал хорошую ткань, самого хорошего портного в городе. Не любил носить пальто, отдавал предпочтение шерстяному жилету.
Мы сошлись с ним в понимании техники рисунка в карикатуре.
Мы сошлись с ним в понимании техники рисунка в карикатуре.
Адольф Гофмейстер
Он говорит:
Я говорю:
Он говорит:
Я говорю:
Он говорит:
Я говорю:
Он говорит:
Он говорит о плакатах, о своих знаменитых Окнах РОСТА и неожиданно меняется, когда проходит мимо книжных стеллажей в библиотеке и шепчет про себя какие-то стихи».
Берлин 1920-х годов был поистине городом контрастов.
На фотографиях запечатлены памятники старой имперской столицы. Но поражал Берлин
не этим, а огромными размерами, шумом автомобилей, трамваев и железных дорог. Окраины застраивались мрачным многоэтажными домами, а рядом расстилались парки Zoo
и Тиргартена. В первый приезд Маяковский был заворожен берлинским городским ритмом. Такой же он хотел видеть
в Москве, Харькове и других «новых столицах» СССР.
Город вдохновлял писателей, художников кинематографистов… В фильме Вальтера Руттмана «Берлин – симфония большого города» сам город стал главным героем. В ЛЕФе
с большим сочувствием встретили этот фильм. Вскоре такой же «симфонией», снятой
в Москве, Киеве и Одессе, стал «Человек с киноаппаратом» Дзиги Вертова.
На фотографиях запечатлены памятники старой имперской столицы. Но поражал Берлин
не этим, а огромными размерами, шумом автомобилей, трамваев и железных дорог. Окраины застраивались мрачным многоэтажными домами, а рядом расстилались парки Zoo
и Тиргартена. В первый приезд Маяковский был заворожен берлинским городским ритмом. Такой же он хотел видеть
в Москве, Харькове и других «новых столицах» СССР.
Город вдохновлял писателей, художников кинематографистов… В фильме Вальтера Руттмана «Берлин – симфония большого города» сам город стал главным героем. В ЛЕФе
с большим сочувствием встретили этот фильм. Вскоре такой же «симфонией», снятой
в Москве, Киеве и Одессе, стал «Человек с киноаппаратом» Дзиги Вертова.
Читает Я. Смоленский
Бродвей (1925) .............................. .2.26
Блек энд уайт (1925) ...................... 3.42
Версаль (1925) ............................... 3.16
Красавицьт (1929) .......................... 2.03
Испания (1925) ............................... 1.08
Бруклинский мост (1925) ............... 4.46
Блек энд уайт (1925) ...................... 3.42
Версаль (1925) ............................... 3.16
Красавицьт (1929) .......................... 2.03
Испания (1925) ............................... 1.08
Бруклинский мост (1925) ............... 4.46
Владимир Маяковский
Владимир Маяковский
Париж второй половины XIX и начала XX века – средоточие всех самых ярких явлений изобразительного искусства:
После 1917 года полноправными участниками парижской художественной жизни стали русские эмигранты. Со многими из них дружил в Париже Маяковский.
Пабло Пикассо в представлении не нуждается. Илья Зданевич – человек, который своей биографией объединил русский футуризм с французским дадаизмом.
Он, Михаил Ларионов и Наталья Гончарова приветствовали Маяковского в его первый приезд в Париж. Фернан Леже и Маяковский много ходили вместе по городу, понимая друг друга без слов.
Пабло Пикассо в представлении не нуждается. Илья Зданевич – человек, который своей биографией объединил русский футуризм с французским дадаизмом.
Он, Михаил Ларионов и Наталья Гончарова приветствовали Маяковского в его первый приезд в Париж. Фернан Леже и Маяковский много ходили вместе по городу, понимая друг друга без слов.
Владимир Маяковский
«На банкете, устроенном по случаю моего приезда художниками Монмартра, известный французский критик Вольдемар Жорж первый тост предложил за Советскую Россию. Предприятие в парижской обстановке не очень безвредное.
Даже мне приходилось все время вводить публичные разговоры исключительно в художественное русло, так как рядом с неподдельным восторгом Жоржа всегда фимиамился восторг агентов префекта полиции, ищущих предлога для “ускорения” моего отъезда».
«Леже – художник, о котором с некоторым высокомерием говорят прославленные знатоки французского искусства, – произвел на меня самое большое, самое приятное впечатление. Коренастый, вид настоящего художника-рабочего, рассматривающего свой труд не как божественно предназначенный, а как интересное, нужное мастерство, равное другим мастерствам жизни. Видно, что его восторг перед революцией не художественная поза, а просто “деловое” отношение. Его интересует больше не вопрос о том, где бы и как бы он мог выставиться по приезде в Россию, а технический вопрос о том, как ему проехать, к чему в России его уменье может быть приложено в общем строительстве.
Как только я заикнулся о том, что товарищей моих может заинтересовать его живопись, то увидел не дрожащего над своими сокровищами купца-художника, а простое:
— Берите всё. Если что через дверь не пролезет, я вам через окно спущу».
«Чтобы понять действительные двигающие силы того или другого направления, того или другого художника, надо пройти закулисную лабораторию — мастерские. Здесь искание, здесь изобретаются направления, здесь в отдельных штрихах, в отдельных мазках еще можно найти элементы революционного искусства, сейчас же за дверью ателье тщательно обрезываемого вкусом Салона, вкусом купца. Здесь настоящая борьба художников, борьба направлений; здесь Пикассо небрежным кивком отстраняет вопросы о Делоне; здесь Делоне с пеной у рта кроет “спекулянтом” Пикассо; здесь видишь то, чего никогда не увидишь в магазинчиках».
«Делоне – весь противоположность Пикассо. Он весь в ожесточении. Купцы не охотятся за ним. Он видит — невозможно пробить стены вкуса французских салонов никакими речами, и какими-то косыми путями подходит тоже к революции.
С завистью слушает он рассказы о наших праздниках; где художнику дается дом, где направлению дается квартал, и художник его может расфантазировать так, как ему хочется. Идея эта близка ему. Его картины даже в его мастерской выглядят не полотнами, а стенами, настолько они многосаженные. Его расцветка иллюминаций так не нужна, так не подходяща к серым стенам мастерской, но ее не вынесешь на улицу: кроме сержанта через дорогу еще и серое здание Академии художеств, откуда, по утверждению Делоне, при проходе на него замахиваются кулаками».
«Первая мастерская, в которую нужно пойти в Париже, это, конечно, мастерская Пикассо.
– Почему, – спрашиваю, – не перенесете вы свою живопись хотя бы на бока вашей палаты депутатов? Серьезно, товарищ Пикассо, так будет виднее.
Пикассо молча покачивает головой.
– Вам хорошо, у вас нет сержантов мосье Пуанкаре.
– Плюньте на сержантов, – советую я ему, – возьмите ночью ведра с красками и пойдите тихо раскрашивать. Раскрасили же у нас Страстной!
У жены мосье Пикассо, хоть и мало верящей в возможность осуществления моего предложения, все же глаза слегка расцвечиваются ужасом. Но спокойная поза Пикассо, уже, очевидно, освоившегося с тем, что кроме картин он ничего никогда не будет делать, успокаивает “быт”».
Владимир Маяковский
Владимир Маяковский
Владимир Маяковский
В зарубежных поездках Маяковский мало тратил денег на себя, зато привозил много подарков близким и друзьям.
В Мексике он сам получал подарки, напоминавшие ему о необычной культуре этой страны: трость для почетных гостей и коврик-накидку «серапе». Мексиканские кастаньеты поэт купил в подарок сестре Ольге – у нее они и сохранились.
Из США Маяковский привез удобную, практичную одежду и орудия поэтического производства: авторучку «Паркер» и пишущую машинку «Ремингтон». Авторучка была тогда последним словом техники: большинство людей еще лет 30 макало перо в чернила или писало карандашом.
В Мексике он сам получал подарки, напоминавшие ему о необычной культуре этой страны: трость для почетных гостей и коврик-накидку «серапе». Мексиканские кастаньеты поэт купил в подарок сестре Ольге – у нее они и сохранились.
Из США Маяковский привез удобную, практичную одежду и орудия поэтического производства: авторучку «Паркер» и пишущую машинку «Ремингтон». Авторучка была тогда последним словом техники: большинство людей еще лет 30 макало перо в чернила или писало карандашом.
Трость Владимир Маяковский привез из Мексики. Она вырезана из цельного куска дерева и напоминает по форме жезл. Рукоятка выполнена в виде головы змеи, как бы эту трость заглатывающей. Изделие покрыто барельефными изображениями, в том числе орла, терзающего змею (главный символ герба Мексики). Такая трость не могла быть куплена, подобные ей делались для губернаторов, национальных героев и особо почетных гостей. Возможно, это подарок художника Диего Риверы поэту, с которым тот очень сдружился.
Кастаньеты Маяковский привез из Мексики своей старшей сестре Ольге. Поэт не жалел денег на подарки своим близким, старался их порадовать, всегда выбирал с учетом их пожеланий.
Авторучку Маяковский привез из США – это самая престижная и ходовая ручка, произведенная компанией «Parker Pen Company» в 1920-х годах. Именно эта компания, основанная в США в 1888 году, разработала ручки с автоматической подачей чернил. Фирма успешно функционирует и в настоящее время, имея свои представительства в разных странах.
Серапе (часть национальной верхней одежды мексиканских крестьян) – подарок жены Диего Риверы Маяковскому. В центре домотканного серапе изображен койот, на спине которого укреплен национальный флаг страны. В книге очерков «Мое открытие Америки» поэт рассказал о происхождении мексиканского флага: «“Арбузом” называется мексиканское знамя. Есть предание: отряд повстанцев, пожирая арбуз, думал о национальных цветах. Необходимость быстрой переброски не дала долго задумываться.
– Сделаем знамя – арбуз, – решил выступающий отряд. И пошло: зеленое, белое, красное – корка, прослойка, сердцевина».
В Москве прорезь была зашита, и серапе висело на стене в качестве ковра в квартире в Гендриковом переулке, где поэт жил с четой Бриков.
– Сделаем знамя – арбуз, – решил выступающий отряд. И пошло: зеленое, белое, красное – корка, прослойка, сердцевина».
В Москве прорезь была зашита, и серапе висело на стене в качестве ковра в квартире в Гендриковом переулке, где поэт жил с четой Бриков.
Пишущую машинку Маяковский купил в Америке и привез в Москву. Промышленное производство таких машинок осуществлялось американской фирмой «Remington & Sons». С 1886 года права на изобретение и производство перешли к фирме «Remington Typewriter Company». Под маркой «Remington» были разработаны типовые модели различной формы и раскладки, которые получили большое распространение.
Сам Маяковский на машинке не печатал. Какое-то время она стояла на книжной полке в столовой в квартире в Гендриковом переулке, затем он перевез ее в свой рабочий кабинет в Лубянском проезде. Его соседка – 16-летняя школьница Люся Татарийская – по просьбе поэта научилась набирать на ней тексты
Сам Маяковский на машинке не печатал. Какое-то время она стояла на книжной полке в столовой в квартире в Гендриковом переулке, затем он перевез ее в свой рабочий кабинет в Лубянском проезде. Его соседка – 16-летняя школьница Люся Татарийская – по просьбе поэта научилась набирать на ней тексты
Галстук фирмы «Weber аnd Heilbroner» был куплен Маяковским в США. Это самая успешная фирма по пошиву мужской одежды в Нью-Йорке. Ее магазины располагались на Манхэттене. Просуществовала до конца 1950-х годов.
Зимнюю куртку Маяковский купил себе в Америке. Внутри на левой поле пришит кусочек черной ткани с названием фирмы «Guiterman Bros. Inc. St. Paul. USA. Town & Country», которая была основана в 1883 году. Ее расцвет пришелся на 1910-е годы. Фирма выпускала мужскую одежду, предназначенную для жителей городов и сельской местности, удобную при всякой погоде. Завод фирмы в Сан-Пауло, США работает и в настоящее время.
Поэт был очень стеснен в средствах, будучи в Америке, кроме того, он обязательно покупал подарки своим родным и друзьям. Эта курточка с брезентовым верхом стоила довольно дешево, внутри она отделана овечьим мехом, такой же мех и на воротнике. Впоследствии эту куртку носил Осип Брик, она была сужена под его размер.
Поэт был очень стеснен в средствах, будучи в Америке, кроме того, он обязательно покупал подарки своим родным и друзьям. Эта курточка с брезентовым верхом стоила довольно дешево, внутри она отделана овечьим мехом, такой же мех и на воротнике. Впоследствии эту куртку носил Осип Брик, она была сужена под его размер.
Шерстяную куртку, пошитую фирмой «Rogers Peet Company», основанной в Нью-Йорке в 1863 году, Маяковский купил в Америки и очень любил. Во многих местах на куртке штопка – поэт в буквальном смысле заносил ее дома до дыр. Из США в подарок были привезены еще две такие куртки, только другого цвета, одна в подарок Осипу Брику, а другая – Льву Кулешову, которому она также пришлась по душе и долгое время была незаменимой.
Диего Ривера
Людмила Маяковская
Владимир Роскин
Людмила Татарийская
Елена Семенова
Аудиоряд воспроизведен с диска «"Во весь голос" В. Маяковский. Записи голоса
В. Маяковского и чтецов его произведений»
В. Маяковского и чтецов его произведений»